По грибы

Владимир Алексеевич Солоухин

В наше время добрая половина людей живет в больших городах. Конечно, и здесь мы дышим воздухом, видим небо над головой, иногда попадаем под дождь, иногда греемся на солнце, короче — так или иначе связаны с природой. Но связь эта не столь полноценна и крепка, как если бы мы жили среди природы. Многими преградами отделены мы от нее: асфальтом, залившим живую землю, характером работы, заставляющей нас большую часть времени проводить в помещениях, способами передвижения (метро, троллейбус, такси вместо пешей ходьбы), образом жизни (пятый этаж, телевизор, кинотеатр, кухня, паровое отопление) и, наконец, расстоянием, когда до первого зеленого лужка, а тем более до первой светлой речки нужно ехать и ехать.

Между тем тяга к природе у человека остается, потому что общение с ней необходимо, оно благотворно влияет как на душу, так и на тело. Человек старательно создает ниточки, которые связывали бы его с живой природой: одни разводят комнатные цветы, другие на балконе выращивают зеленые растения, а иные ухаживают за аквариумом. Когда же выпадет свободный день, то горожанин торопится уехать за город, чтобы подышать свежим воздухом, насмотреться на свежую зеленую траву, искупаться в реке.

Однако общение может быть разное. Одно дело пролежать целый день на траве или просидеть в комнате (пиво, карты, шахматы, анекдоты, чтение книги), а другое — ходить по земле и что-нибудь искать: цветок, нужную траву, ягоду; сорвать гриб, поймать рыбу… Во втором случае общение с природой будет активнее и слияние с ней полнее.

Пожалуй, ничто не дает такого глубокого проникновения в природу (после земледелия) как разного рода охоты, будь то настоящая или фотоохота, охота за орехами, ягодами или собирание грибов.

Грибник, возвращаясь в город, привозит не только корзину маслят и сыроежек, он привозит обновленную душу, привозит свое собственное здоровье.

Итак, горожанин стремится к природе, но и природа в свою очередь дает о себе знать.

Если дела, служба, жизненные обстоятельства вынуждают жить в большом городе, то все же по некоторым признакам определяешь, что природа за его пределами живет своим чередом. Своевременно появляются на московских улицах букетики ландышей или купальниц, ветви расцветшей черемухи, сирени, жасмина, а на базарных рядах (каждая в свое время) — земляника, черника, клюква, калина, прочие ягоды. О движении времени года можно судить, конечно, и по чередованию на московских рынках разнообразных грибов.

В первой половине мая, а то и в конце апреля я обхожу московские базары в поисках сморчков и строчков. Окинув взглядом торговые ряды, сразу увидишь (или почувствуешь прежде чем увидишь), что желаемого тобой товара пока нет. Значит, нет этих грибов и в лесу, рано еще, или год не грибной, или мало ли какие причины. Ясно одно: если бы они были в лесу, появились бы и на рынке. Или, наоборот, кинешь взгляд в тот угол рынка, где обычно стоят грибники, и уже издали узнаешь коричневатые, шоколадистые пучки ноздреватых, бугристых грибов-подснежников.

Конечно, из-под снега они не растут, но появляются вскоре после того, как сходит снег (однако не раньше, чем прогреется земля), и уж во всяком случае раньше каких бы то ни было грибов, произрастающих у нас на Среднерусской возвышенности.

Я беру несколько кучек, чтобы всем было досыта, стараясь купить и сморчки и строчки, несу домой и, не доверяя никому, режу, обезвреживаю («обезъяживаю»), складываю в соответствующую посуду, заливаю сметаной и ставлю в духовку.

Но лучше, конечно, увидев, что па базаре появились сморчки, выкроить время и при первой возможности самому поехать за ними в лес. По вкусу и качеству ваши грибы не будут отличаться от базарных (сморчки есть сморчки), но, кроме корзины грибов, сколько вы привезете еще из лесу ранневесенних впечатлений, которые нельзя оценить ни на какие деньги, найти ни на каком базаре.

Родившись и вырастая в деревне, я, как ни странно, поздно, уже после своих сорока лет, приобщился к собиранию сморчков. Расскажу по порядку, как это было. В самом деле, каких только я ни собирал грибов, в каком только виде я их ни пробовал! Но всегда лежал на душе тяжелый груз, постоянно точила одна и та же мысль — сморчки.

Ведь как мудро устроено в природе. Только что сошел снег. До первых июньских колосовиков, до основных августовских россыпей, до хрустящего осеннего рыжика так далеко, еще невозможно помыслить, и вдруг оказывается, что и теперь, ранней весной, вырастают прекрасные грибы. Грибные подснежники! Как-то даже не верится. Зарождаясь в ледяной весенней земле, сморчки будут нести эстафету по апрелю и маю, чтобы передать ее беленьким дождевикам, бархатным подосиновикам, дружным ранним маслятам.

У нас в селе, насколько я помню, никто никогда не собирал сморчков. То ли непривычно было ходить в лес сразу после снега, то ли потому, что сморчок редок и коротко его время и нужно ловить заветный час, охотников почти не встречается. Но тот, кто собирает, постоянен в своей привязанности к сморчкам и ждет апреля с большим нетерпением. У нас таким любителем был покойный Андрей Михайлович Симеонов, высокий сутулый старик с рыжими усами. Я был еще маленький, сам не видел, но слышал много разговоров о том, что Андрей Михайлович считает сморчок самым наипервейшим грибом. Наверно, он знал сморчковые места, мог бы подсказать, если бы я позаботился пораньше.

Сморчок для меня нечто таинственное. Подозреваю, что этот гриб, так же как папоротник или хвощ,- пережиток, остаток иных эпох, иного состояния земли. Недаром он растет одновременно с цветением волчьего лыка, реликтового ископаемого кустарничка.

Легко представить себе среди гигантских полупрозрачных хвощей студенистые ноздреватые башенки, странные бугристые образования. Впрочем, я никогда не видел сморчков, так что представить их мне в любом виде было нелегко. Один раз, несколько лет назад, во время бездумной прогулки по лесу, попалось под палку нечто студенистое, какая-то набрякшая водой синевато-серая дрожалка. Я сшиб ее палкой и пошел дальше. Шагов через двадцать меня осенила догадка: наверно, это и был сморчок. С тех нор ничего похожего не попадалось мне больше на глаза. Идти же специально по сморчки все как-то не мог собраться с духом.

Моя жена чрезвычайно мнительна по отношению к грибам. Когда она училась в медицинском институте, им читали лекции по гигиене питания. Почему-то у нее в памяти после этих лекций осталось впечатление об ужасной коварности грибов. Правда, бледная поганка коварна. Съев бледную поганку, человек в течение многих часов не чувствует никаких признаков отравления. Потом начинает умирать. И никакие лекарства тогда уже не помогают. Но нельзя же зловещие качества бледной поганки переносить на все остальные грибы. Как-то в разговоре, не помню по какому поводу, я упомянул о сморчках. Тут же мне было сказано, что никогда в нашем доме не должно появиться ни одного сморчка, что этот гриб смертельно опасен, и только очень опытные охотники могут позволить себе охотиться за сморчками.

— Да ведь все говорят: сморчки — вкусные грибы, значит, едят, пробуют. В чем же дело?

— Дело в том, что рядом со сморчками растут строчки, которые не отличишь от сморчков неопытным глазом. А они то, строчки, и таят в себе ужасную мучительную смерть. — Тут же по-медицински назван был яд, отравляющий организм, гельвелловая будто бы кислота, а также первые признаки отравления: сухость во рту, перерождение печени, паралич и так далее.